Интервью с экс-барабанщиком I.F.K. Петром PJ Жаворонковым

Петр Жаворонков – человек поистине экстравагантный и оригинальный. Музыкант-профессионал с большим бэкграундом, находящийся в непрекращающимся поиске новых форм, и, что особенно интересно прямо сейчас, – барабанщик культовой альтернативной команды I.F.K.

Да, да, речь о коллективе, так сказать, отечественного производства, который стал ярким примером качественного музыкального синтеза и образцом не менее качественного звука в конце 90-х. Парни на жарком огне своего таланта буквально переплавили хип-хоп, панк, хардкор, собственно тяжелый звук и электронику, создав нечто свое: удивляющее и то уводящее в отрыв, то – в раздумья, но исправно надирающее задницу. За словом в карман Петр не полезет. И если надо, то ответит от души и содержательно, но по делу. Пояснит по факту не хуже своих барабанных атак. Встретившись с ним в одном из московских торговых центров, мы, не мудрствуя лукаво, обратились к фастфуд-меню и без лишних расшаркиваний начали беседу…

Антон Прокофьев: Спасибо, Петь, за время, в первую очередь. Начнем с самого важного вопроса для тех, кто знает вашу банду: что с ней сейчас? Что происходит? Жива ли она?

Петр Жаворонков: Точно так же, как и ты, я могу наблюдать ситуацию только со стороны. Никакой инсайдерской информации у меня нет. Я вижу, что у них происходит какая-то движуха, но не более. Мы разошлись, не ссорились, и это было решением ребят – расстаться со мной. Группа пошла своим путем. В конце концов, группа – часть моей жизни. Я отдал ей более 20 лет. И я открыт к сотрудничеству с ними. По крайней мере, я бы хотел быть в курсе того, что у них происходит.

А.П.: Думаю, мы оба понимаем, что ваша группа – одна из основоположников тяжелой альтернативной музыки на постсоветском пространстве, одна из влиятельных. Тем интереснее: есть ли какие-то особенные моменты в появлении вашей группы? И когда вы поняли, что знамениты?

П.Ж.: Сначала ребята собрались без меня. Я присоединился к ним только в 97-м году. Они собрались на концерте моей группы Jazzlobster 20-го мая 94-го года. В гримерке они объявили, что они теперь группа. Но, естественно, познакомились они до этого. В начале были “Паштет” (Павел Филиппенко), Вадим Байраш, Игорь «Чика Ди» Малашкевич. Чика Ди был знаком с Максом Галстьяном, пригласил его. Макс подкорректировал состав, пригласил Дмитрия Выборнова. В общем-то, об этом написано и так много в интернете. Ребята собрались, у них начало получаться, ведь Паштет – харизматичный фронтмен. Сложно сказать, когда именно мы стали известными. Мы и не считали себя такими. Мы были заняты тем, что заражали своей энергией, были наглыми, хулиганами, которые делали свое дело. Мы считали, что мы лучше всех. Всегда. При этом, я могу сказать, что коммерческого успеха группа I.F.K. не имела никогда. Мы не зарабатывали денег вообще. Мы тратили деньги на себя – записывали альбомы за свой счет. И однажды мы поняли, что на нас реагирует большое количество людей, мы стали популярны, потому что у нас появилась фанбаза – то, чего не хватает современным группам. Они пытаются сделать какую-то фальшивую накрутку в соцсетях, какие-то вирусные ролики… Мы же шли “изнутри”: нас раскручивало сарафанное радио. Это были студенты, которые давали друг другу послушать определенные записи. Кстати, нас считали достаточно мажорской группой: на примере того же Паштета или того, что Макс – муж Тутты Ларсен, хотя Тутта Ларсен на наших глазах точно так же, как мы, стала той, кем ее запомнили. Она была просто девушкой на факультете журналистики. Пик же нашей популярности пришелся с 1998-го по 2001-й годы. 2000-й был, наверное, настоящим выстрелом, когда было первое “Нашествие”, нас крутили по каналам, поддерживали лейблы. Нас приехали слушать представители Roadrunner Records. Ведь мы старались сделать действительно нечто необычное, так, как никто не делал. И еще про популярность. Ох, помню, как на одном концерте с “Тату” на нас в гримерке полетели сверху, как бревна, букеты цветов. Это было страшно. Сами звезды относятся с юмором к фанатизму, это правильно.

А.П.: Интересно поговорить о вашем звучании. Что можешь рассказать о нем?

П.Ж.: Взять, например, альбом “Абсолют”, второй альбом группы. Мы хотели сделать нечто необычное: то, что никто не делал. Мы боролись за все: за звук, за слова. Работали по всем фронтам. Это должно было быть эталоном. Мы писали песни: мы не делали “треки”! Первоначальное звучание альбома мне не понравилось. Когда старшее поколение говорило, что нужно использовать шведский мастеринг и все получится, я лично сказал: “Нет, нужно идти в другую студию и все пересводить”. И заставил сделать это. Нужно было, чтобы, когда ставили западную команду и нашу, было одинаково качественно. Ведь тяжелая музыка не может звучать плохо! Если гитара плохо звучит, лучше ее вообще не будет. Сейчас как-то всем стало все равно на звук. Да и наш менталитет вообще ближе к словам, смысловому наполнению. Зачем, например, группе “Ленинград” ломовейшее звучание? Там акцент на другом. Музыка в нашем восприятии второстепенна. И это побороть нам не удалось.

А.П.: А если говорить о текстах?

П.Ж.: Тексты всегда были протестные, их сочиняли Паштет, Максим “Черокко” Белогуров, Чика Ди на английском языке. Когда нами заинтересовался лейбл “Крем Рекордс”, нам с Максом Галстьяном пришла идея сделать композицию с электроникой – мы сделали песню Greenpeace ’97. Из нас перла энергия, хотя условия были ужасные… Мы работали еще на “486”-х, еще до первых “пентиумов”! Все было на таланте. С нами работал отличный звукорежиссер и продюсер Алексей Брейтбург, сын Кима Брейтбурга, лоббировавшего наших ребят из группы “Диалог”. Культовый продюсер. Ему нравилась электронная музыка. И он пошел на этот эксперимент – мы записали “Greenpeace”. И когда он ушел с этой студии, он поставил это Леониду Гуткину – бывшему басисту группы “Автограф”, приехавшему из Америки, который открыл “Крем Рекордс”. Он услышал, обалдел и позвал нас на “тест-драйв” в огромную студию, чтобы заодно посмотреть, как будет звучать студия. Мы понимали, что такие деньги заплатить не сможем никогда: в 97-м один час стоил 55 долларов, это было нереально. И это дико вперло. И нам предложили контракт. И когда уже пошли серьезные вещи, нам предложили петь на русском языке. Мы тогда отвергали русский язык, все пели на английском. Паштет тогда написал два текста: “Злой цвет” и “То, что было реальным”. И когда мы попробовали и записали на студии, то поняли, что открывается следующая надстройка над музыкой: музыка расширяется еще больше. Нам понравилась затея с русскими текстами. Дальше же у нас с ними возникает ступор. И тут приходит мой товарищ, одноклассник и коллега Тихон Шаров, который именует себя Кубовым, и говорит: “А давайте я вам тексты напишу на русском языке!”. И сразу выдал на-гора три супертекста. У нас была песня “Зоофил” – он сделал песню “Новый быт”, это было рабочее название. Была песня “Большие сиськи” – он сделал песню “Сука”, которую потом назвал “Журналистка”. А третья была “Свет в Августе”, которая до этого называлась Bloody Mary. Все три текста – в десятку! До сих пор, считаю, одни из лучших за всю историю группы.

https://youtu.be/VayoJpnnzbg

А.П.: Что бы ты мог сказать о том времени, периоде становления такой музыки?

П.Ж.: На наших глазах рождались лейблы, телевидение, радио. Мы были частью этого процесса. Все это проходило в тот период, когда русский рок резко стал непопулярен: “Чайф” уехал с “Агатой Кристи” обратно в Свердловск, питерский рок немного подзаглох, Виктор Цой умер. Появилась волна новой музыки. Тогда было “альтернативно”, если у тебя есть пирсинг, татуировки, если ты гоняешь на сноуборде, – это было очень необычно. Потому что только богатые ребята могли себе позволить, например, кататься на сноуборде, ведь у нас никаких курортов для сноуборда не было. Это было очень дорогое развлечение, нужно было ездить кататься заграницу, в Швейцарию, Австрию… Все эти атрибуты вроде пирсинга в носу, крашенных волос, дредов – все это было нечто альтернативное, это не было распространено. Допустим, татуировки не каждый мог себе позволить: это было дорого. Это было неким признаком принадлежности к гламурной тусовке в отличие, например, от нищей прослойки панков, которые могли нюхать клей. А тут такая новая продвинутая молодежь, которая разговаривает на разных языках, учится в дорогих вузах типа МГИМО и может себе позволить выделиться. По аналогии с фанатами Sex Pistols: многие думали, что те люди оборванцы. Но чтобы иметь возможность носить дорогие джинсы Levi’s, не работать, нужно обладать деньгами. Это была богатая молодежь, мажоры, которые презрели работу, пошли против власти. Но они могли себе это позволить. Это не грязные панки. Вообще, это большое заблуждение, что панк – это нищенская субкультура. Это была, в своем роде, гламурная, но анархистская субкультура, когда люди могли позволить себе ничего не делать, но при этом протестовать. Это ребята не из рабочих районов. Панки ведь есть разные. Есть – из рабочих кварталов, а есть вот такие – пригламуренные. I.F.K. же в этом плане были именно пригламуренными – мы собирали залы-тысячники. И различные промоутеры зарабатывали на нас.

А.П.: Какие группы, музыканты вдохновляли вас, когда вы начали свою деятельность?

П.Ж.: Например, Faith No More. А вообще, ребята называют прорывом команды именно того направления, где рэп смешался с тяжелым звучанием. Они называют это своей отправной точкой. Например, саундтрек-альбом к фильму “Судная ночь”/Judgment Night (1993), где собрались Helmet, House Of Pain, Boo-Yaa T.R.I.B.E., как раз Faith No More и т.д. Кстати, сам фильм-то дешевый. На фоне саундтрека – тем более.

А.П.: Согласен. Саундтрек – ломовейший, а фильм же тоже показался средним. Павел Филиппенко, так или иначе, в первую очередь ассоциируется с группой, тем более, что он ее лидер. Но, несмотря на это, ты сам являешься важнейшим идеологическим звеном группы. Расскажи о вашем совместном влиянии на группу и ее звучание.

П.Ж.: Мы были дружным коллективом, у нас всех были разные роли. Я занимался организаторскими вещами. Паштет, к сожалению, не обладал идеальными вокальными данными, но имел харизму, как острие ножа. Он заводил толпу, знал, что вбросить, что сказать, как себя с ней вести. Он умеет обращаться с публикой.

А.П.: Где Паштет сейчас?

П.Ж.: Не знаю, где он сейчас. После того, как он с нами разошелся, он начал свои проекты. И все это не пошло. Мне кажется, он “сдулся”, к сожалению. Творчески себя уже давно не проявляет. Он ушел в 2001-м году, мы хотели его вернуть всеми способами. Если вспомнить его проекты… “Паштет и Дэн”. Была у него такая коллаборация. Пару-тройку концертов они дали… Проект F.A.Q. давно уже не слышно.

А.П.: Можешь рассказать про проект Groove F.K.?

П.Ж.: Ну, во-первых, Грув – не совсем диджей. Этот музыкант – оперный певец с абсолютным слухом. Ему всегда были не чужды тяжелые группы, например, Rage Against The Machine. Кстати, это как раз одна из групп, на которые мы ориентировались. Он очень хотел сделать что-то тяжелое, хотел оторваться от попсы. И единственные, кого он знал из талантливых ребят, были мы. И поэтому мы решили сделать такой проект.

А.П.: Сейчас вот вспомнил: о неожиданных предпочтениях людей из других музыкальных жанров! Слышал, что Сергею Жукову из “Руки вверх” нравятся I.F.K.! Мне об этом рассказывал мой друг, он вроде услышал это из уст самого Сергея по телевизору как раз году в 2000-м или 2001-м.

П.Ж.: Ничего себе! Приятно о таком слышать. Но вполне возможно. Грув тогда мог прожужжать им уши про нас, он с ними тогда работал. Тогда ведь это было в диковину.

А.П.: Как понимаю, у I.F.K. всегда был какой-то свой механизм создания музыки. Вы смогли в офигенном ключе соединить в своей музыке и панк, и хардкор, и хип-хоп, и электронику… даже драм-н-бейс. Как вы нашли такой уникальный стиль?

П.Ж.: Мы создавали музыку так, что издали только процентов 10. Было полно идей! У меня были сумасшедшие идеи! Например, басовый рифф и текст к песне “Небо” – одной из самых известных у нас вещей, которую потом спела Тутта Ларсен, – придумал Митя – Дмитрий Выборный, басист. Так вот, приезжаю я на студию. Приезжаю один, потому как до этого у нас была какая-то адская пьянка с драками и какой-то, в общем, ад. И звукорежиссер говорит: “И что мы щас с тобой будем делать?”. И я ему: “Песню мы щас будем делать! Ищем лупы”. Отрываем библиотеки. Находим один. Говорю тут же, что оставляем! Говорю: ”А теперь дай мне колесико Pitch и запускай луп!”. При помощи кнопки Pitch делаю звук лупа более медленным и тягучим. Звукорежиссер мне: ”Ты что?! Так нельзя! Это ж плохо будет звучать”. Я ему: “Спокойно! Так можно! Ты, наверное, не слышал Portishead? Massive Attack? В музыке можно все!”. Люди необразованные, они не слушали музыку. А мы слушали очень много западной музыки. Я слушал все. У меня классическое музыкальное образование и эстрадно-джазовое. Я знаю музыку. Говорю ему: ”Это мы только начали! Я тебе потом покажу, что мы дальше сделаем. Я потом под это сыграю живые барабаны!”. Он: “Как?!”. Я: “А так, б…ь!”. Потом приезжает Митя, он наигрывает бас. Бас мы делаем с дисторшеном, это тоже дико удивляет. Я иду и играю сверху живые барабаны. Нам – тут же: “Оооо, вот это круто!”. Так никто тогда не делал. Люди удивлялись. Я всегда стремился сделать необычный саунд! Мы понимали, как сделать крутой звук! Как, например, midi-шнуры подсоединить и в итоге получить “Свет в Августе” – с драм-н-бэйсом. С Грувом мы играли на настоящих пластинках. Мы придумали ноу-хау: как записывать гитару через басовый комбоусилитель. То, что мы использовали потом в “Абсолюте”! Когда ты подключаешь гитару через басовый комбик с Pitch Shifter-м, получается страшный звук – совершенно другой, не такой как через гитарный.

А.П.: Еще о песнях. “Я живу в Москве” убойно сочетает текст, в котором можно и правда найти определенные отечественные настроения, и мощный звук, который фактически пришел с запада. Как появилась такая комбинация, ставшая в итоге песней?

П.Ж.: Эта песня была очень быстро написана, невероятно быстро! Во время адской пьянки, насилия и содомии на байк-шоу группа I.F.K. встречается со Скляром и начинает обсуждать, почему бы не сделать вместе вещь. Фактически на следующий день на шашлыках обсуждается, что они уже, оказывается, с утра были в студии и записали песню. Написал часть текста Алик Исмагилов из “Ва-БанкЪ”, что-то – Паштет. Они это соединили. Никто ничего специально не готовил. Все быстро сделали.

А.П.: На мой взгляд, ваша банда имеет такую особенность: слушая I.F.K., ты слушаешь и музыку, и тексты. Тяжелым группам, по-моему, не всегда удается одинаково вызывать у слушателя интерес и к текстам, и музыке.

П.Ж.: Мы так и хотели. Хотя лично для меня вокал всегда был второстепенным, лишь инструментом. Я иногда удивляюсь текстам собственных групп, даже не знаю их. Они для меня ничего не значат. Я воспринимаю вокал как часть, так сказать, музыкального контента.

А.П.: А песню “Пепел” кто сочинил? Нравится мне тоже.

П.Ж.: Текст написал Паштет. А рифф сочинили мы с Максом на следующий день после двух концертов Biohazard. Это было началом моего сотрудничества с группой I.F.K. Я сыграл песню Bloody Mary, дебютировав 31-го января 1997-го года на “Горбушке”. Как раз на концерте с Biohazard.

А.П.: То есть, песня “Пепел” родилась под влиянием Biohazard?

П.Ж.: Немного. В плане концепции звука. До этого риффы у нас были более приглушенные, залипающие, а у Biohazard риффы открытые, без приглушения. После концерта с ними мы подумали, а че стесняться, собственно, и по-другому посмотрели на тяжелые риффаки, изменили их.

А.П.: Альбом «Абсолют» до сих пор просто рвет уши! Процесс его написания как-то отличался от того, что вы делали потом?

П.Ж.: Прежде всего, это первый русскоязычный альбом. Дебютный – это была полностью проба пера. I.F.K. там сырые. Это был один опыт. Второй опыт – “Абсолют” – на более дорогой и крутой студии, с другим продакшеном. Там более зрелые идеи. Эксперименты с электроникой. “Жизнь Радикала” тоже отличается. Он был уже остросоциальным, там уже пошла борьба с системой – Тихон постарался!

А.П.: Мог бы рассказать об альбоме «Docta Живаго»? В чем его концепция?

П.Ж.: Это концертный, “живой” альбом. Мы по контракту должны были записать на десятилетие группы концертный альбом. Из живого выступления должны были взять удачные песни и сделать компиляцию. Студия выделила деньги. Но дело в том, что нам не удалось сделать live-альбом в зале. Его плохо записали. И тут нам помог мой хороший друг – продюсер группы “Би-2” Сергей Большаков. Он предложил сыграть и записать его в студии. Он точно так же смог бы быть “живой”, но записать его нам надо было в студии. Мы сделали так и еще добавили демо песни Zverinez. Поэтому там все сыро.

А.П.: С 2007-го года вы написали несколько песен. Какая была реакция на них у ваших фанатов?

П.Ж.: Не знаю. Не могу сказать. После 2007-го года со мной были записаны две песни. “Дерись” была первой песней с новым вокалистом. Записана была в 2010-м. Она нигде не издана. До этого мы долго искали вокалиста и остановились на Роме Шугаеве из “БеZумных Усилий”. И “Змеи” в 2014-м. Дальше было уже без меня.

А.П.: Вот скажи. По-твоему, почему современным группам так трудно найти оригинальное звучание?

П.Ж.: Ну, оригинальное звучание вообще найти сложно. Просто групп стало больше и выделяться стало еще сложнее. Таланта мало. Уникальных групп мало, а групп много. Раньше групп было меньше. И они были уникальными еще потому, что неуникальные не пропускали. Что ни группа – все гении! Deep Purple, The Beatles, Led Zeppelin, Who, Queen, Creedence, Pink Floyd, Yes… Кого ни возьми – все оттуда, из того времени! Проходных групп нет. Они были, но они не выплывали. А сейчас медиапространство позволяет быть кому угодно. Ты можешь дома на телефоне музыку писать! А почему, например, “новый рэп” вернулся? Разве он “новый”? Это разве Public Enemy, Run DMC, Cypress Hill, House Of Pain? Музыка перестала быть музыкой. Нового звучания никто не ждет. Тем более — в русском рэпе! Русский рэп, боже мой! Новый виток старого, того, что было и умерло, – думало, что никогда не вернется! Все вернулось. А эти одинаковые дабстеп-ходы, одинаковые биты, лупы, приемы… Мало оригинальности!

А.П.: У вас на альбомах есть этакие песни с приколом. Что-то о них рассказать можешь? Так специально делалось?

П.Ж.: Мы в каждый альбом добавляли какую-то шуточную песню. В первом альбоме это был Slam. Во втором – “I.F.K. Панк-рок”. На “Жизнь Радикала” – “Капустник в аду”. На одноименном в 2004-м – Klown-pedorazzz. Эта песня была сочинена за пять минут на коленке и сыграна с одного дубля всеми вместе. Сочинили по пьяни на репетиции. Там также был придуман текст. А когда мы пришли на студию, никто не помнил, какой там текст. Тихон прикалывался на репетиции, но никто на диктофон не записал. И когда мы пришли в студию, то поняли, что музыка есть, а текста-то нет! И мы понимаем, что там было смешно, на репетиции, но нам нужно было перенести эту достоверность смеха. И что мы сделали. Мы собрались. Между прочим, там присутствовал рэпер Лигалайз, он скретчил нам на какой-то детской пластинке на первом альбоме, в песне Powa, первой песне I.F.K. Адское количество бутылок водки. Мы – каждый по очереди – заходили в студию и читали с Pitch Shifter-м. В итоге, взяли и смонтировали такую вот фишку. Полная импровизация.

А.П.: Что слушаешь ты сам и что слушают участники группы? Из современного в том числе.

П.Ж.: Я сам слушаю очень разную музыку, в основном – инструментальную. Мне очень нравится фанк. Один из моих любимых исполнителей, к сожалению, умер. Это Принс (Prince). Но так я слушаю всякий фанковый джаз-рок – весьма прикольный. В группе у всех разные вкусы.

А.П.: Сейчас – специальная тема. Сам я слушаю очень разные группы, в том числе, например, легенд рэп-метала Clawfinger и, кстати, упомянутых Biohazard. И, кроме этого, веду сообщества в ВК, посвященные этим командам. У вас, насколько знаю, были выступления с этими группами. И не только с ними. Мог бы ты описать свое мнение об этих бандах, особенностях их звучания? Можешь ли привести какие-то интересные случаи из ваших совместных выступлений? Может, еще с какими-то группами что-то было интересное?

П.Ж.: Мы выступали не только с ними, конечно. Soulfly, Motorhead… Между прочим, свою первую татуировку – экстремальную татуху – я набил перед концертом с Motorhead в 97-м! Я сделал ее на спине, чтобы никто ее не видел, на лопатке. Также выступали с Rammstein, Red Hot Chili Peppers, Rage Against The Machine… К слову, сам я в составе других групп выступал на одной сцене и с Fun Lovin Criminals, Deep Purple, Limp Bizkit, Apocalyptica, Swans, The Prodigy… Много всего было. И это был охренительный опыт. Взять Rammstein, например. Мы сыграли концерт в Лужниках. И мы понимали, насколько мы убоги в плане спецэффектов по сравнению с ними, насколько у них продакшен убойный. И звук, и остальное – все работает на них, а мы выглядим на фоне их, как школьная группа. И после своего концерта они, только смыв с себя краску, полуголые, обернутые в полотенца, пришли к нам в гримерку и поклонились! Мы вообще были в диком шоке! Люди отдали нам респект! Чика сразу им протянул: “Мэйби соам коньяк?”. И – гитаристу Паулю Ландерсу: ”Ты же говоришь по-русски?”. Тот в ответ: “Ну да, немэаножэко!”. Он же из ГДР, с улицы Губкина, на Ленинском проспекте! Это наши пацаны! Они снялись у нас в клипе на песню “Антиромантика”, а потом мы поехали в Питер.

А.П.: А ты уже слушал их новый альбом?

П.Ж.: Пока нет. Но собираюсь.

А.П.: С Soulfly тоже круто было, наверное?

П.Ж: На одном из концертов – уже не помню, на каком, так как мы играли с ними несколько раз, – мы с Паштетом взяли бутылку водки “Столичная”, огромную, с ручкой, литра полтора, и зашли к ним в гримерку. И что мы видим? Мы видим, как кто-то сидит на шпагате и разогревается, кто-то уткнулся в ноутбук… И мы понимаем, что брутальная группа представляет собой на самом деле прямо-таки офисную команду. Причем, Макс Кавалера общается совершенно не таким брутальным голосом, как у него на сцене, а что-то так сладко щебечет. И он нам говорит: “Не, мы щас не можем. Потом мы, возможно, и сможем”. В общем, вся их брутальность – это актерское мастерство. И нет никаких панковских штук, которые выкидывает, например, тот же Джонни Лайдон (Роттен) из Sex Pistols! Тот реальный панк. Когда мы были в Казани, наблюдали, как он с утра коньяк запивает пивом, потом дает концерт как хедлайнер, после чего до 8 утра бухает и провоцирует две драки. А Кавалера вообще такие вещи не воспринимает. Он, я бы сказал, толерантный. То есть, на сцене он играет, будто он типа дико жесткий, а на самом деле он очень мягкий. Очень добрый парень. Soulfly – это вовсе не экстремальная группа. Это не тот случай, когда все хреначат водку или наркотики. Это профессиональная команда, которая, условно говоря, вот сейчас выйдет на сцену и будет играть роль экстремалов.

А.П.: А Biohazard? И что вообще о них думаешь? Они как-то повлияли на вас?

П.Ж.: С ними была однажды такая общая туса. Я им пытался дать в подарок коробок спичек, на котором написано: “Калуга. 1 коп.”. И вместо этого Эван Сейнфелд взял его, расписался и вернул мне его. Думал, что я ему даю эту штуку для автографа. Я с пренебрежением посмотрел и сказал: “Я вырасту и сделаю так, что будут у меня автографы брать такие, как ты!”. На некоторых участников группа вдохновение оказала. Макс Галстьян у нас их фанат. Паштет — тоже. Но про какое-то прямо ярко выраженное влияние и изучение звука я бы лично говорить не стал. Как уже сказал, мы ведь только изучали подход к тому, как играть партию, – подход к гитаре, фишку! Звук в целом нас не интересовал. Вообще, не моя это группа. Целыми альбомами я никогда их не слушал. Я уважаю то, что Эван трахал порноактрису Теру Патрик. Да и сам люблю порно – это моя стезя.

А.П.: А про Clawfinger что мог бы рассказать?

П.Ж.: Они очень веселые ребята. Я бы никогда не стал слушать их дома, на альбоме. Потому что для меня это была группа категории “C” после Faith No More, Rage Against The Machine и т.д. Когда я услышал по MTV все эти “Nigger! Nigger! Nigger!..”, то мне показалось, что это очень тупая группа. Но когда мы выступили, они проявили себя как суперконцертная группа! Они даже не чурались цитировать своих коллег, шведскую группу Aqua! И вот они именно концертная команда, которая очень круто заводит людей на концертах, гораздо больше, чем на записи. Это тоже очень важное качество для группы. Потому что бывают группы, которые на записи круто звучат, а на них смотришь… они – мертвяк какой-то, ни о чем на сцене.

А.П.: А они как-то повлияли на ваше звучание?

П.Ж.: Ну, шведы вообще очень хорошо относятся к звуку. Плакат с изображением альбома 1997-го года с этим барабаном револьвера, этот шестилист, у меня висел на всю стену, когда мы с Groove F.K. как раз выступали. Там саунд сумасшедший! Конечно, мы в студии слушали и пытались там достичь низов каких-то. Саунд изучался!

А.П.: Вы выступали с ними?

П.Ж.: Было выступление, где мы круто отыграли все вместе. Вот там было одновременно и круто, и также был настоящий п…ц! Однажды, где-то в 97-м или 98-м году, мы встретились с Эдуардом Ратниковым, продюсером из T.C.I. А до этого мы сделали проект Groove F.K. И Эдуард сделал такую афишу: “Clawfinger, DJ Groove & I.F.K.”. И Грув, вообще говоря, хотел изначально отказаться от мероприятия из-за этой надписи. А фишка была вот в чем. Мы с Грувом же делали электронный материал, а никаких текстов, естественно, не существовало. Но все-таки мы его убедили согласиться. И на сцене “Горбушки” мы с Грувом зажгли прямо жутко классный сет с суперзвуком! Грув выступил и звукорежиссером. Паштет как прирожденный актер и фронтмен надел правильные боксерские трусы, что выглядело очень убедительно. При этом, наш гитарист из I.F.K. Макс Галстьян играл с нами. После нас играла группа Thaivox с Туттой Ларсен, в которой он тоже на гитаре. И Сергей Окуляр, продюсер этой группы, дико бесился, почему мы с тем же гитаристом и примочками звучим гораздо мощнее, чем его команда. После нашего выступления Эдуард Ратников подарил нам литр водки Finlandia. А дальше уже играли Clawfinger. Потом же мы поехали с ними джемовать в клуб “Честерфилд-кафе” на Курской. Нам специально с репетиционной базы “Арии” привезли инструменты и всю остальную хрень. Приехали. Начинаем играть. И тут, минут через 15, заявляется какой-то чувак в шляпе сомбреро и, подобно Владимиру Высоцкому из фильма “Место встречи изменить нельзя”, ставит крестом руки и такой: “Репетиция закончена!”. Оказалось, что Валерий Шанцев – заместитель мэра Юрия Лужкова на тот момент – распорядился запретить нам выступление потому, что сам рядом жил. А мы ведь могли, как надо, сыграть с Clawfinger! Ребята были в полнейшем шоке от нашего звука, стали нас дико котировать и очень хотели с нами устроить джем-сейшен. Они вообще очень дружелюбные и простые, без пафоса!

А.П.: Офигеть! Жаль, что так вышло у вас в клубе… Ты говоришь, что Паштет был в боксерских трусах. Это была отсылка к клипу Clawfinger на песню Biggest And The Best?

П.Ж.: Хм, а даже и не знаю, кстати… Возможно! Нам тогда вообще было все равно, в каких он будет шмотках. Меня также это тогда не волновало – я занимался только музыкой.

А.П.: К слову, на кого еще вы ориентировались при выстраивании своего стиля? При работе со звуком, опять же.

П.Ж.: Продюсер нас как-то попросил поставить ему тяжелые группы. Он хотел понять, какой саунд нам нравится. Мы принесли сет альбомов, а там были: Sepultura – их диск Roots, альбомы Machine Head, Korn… Кстати, мало кто знает: одноименный альбом Motley Crue 94-го года звучит просто сумасшедшим саундом – таким ядерным! Люди просто не знают об этом – о том, насколько он мощный! Также были Nirvana, Clawfinger опять же… Мы изучали их звук, чтобы звучать не менее жирно.

А.П.: Чем ты занимаешься вне группы? Есть ли новые планы, идеи?

П.Ж.: Я открыт очень разным предложениям. Были гастроли с Машей Макаровой и ее группой “Маша и Медведи”. Кстати! Вспоминая опыт выступлений, скажу, что в составе ее группы я выступал и с Avril Lavigne. И вот еще что! В январе 2020-го года я буду играть в составе группы The Console, которая организовала, без малого, всю альтернативную тусовку, которую вы знаете. Но… вы об этом не знали! Это российские Faith No More. Там все по-настоящему! Точную дату я сообщу позже.

Отдельная благодарность за предоставленный материал ТяжМетКач:
YouTube-канал: youtube.com/тяжметкач
Группа ВК: vk.com/tyazhmetkach