Сергей Шнуров: «Мне в Мариинский театр — как в булочную сходить»

«Если у вас нет понимания, что такое официальная культура, ждете дня милиции и включаете телевизор — вот она»!

Сергей Шнуров

13 мая бессменный лидер группировки «Ленинград», поэт и музыкант, актер и телеведущий Сергей Шнуров поговорил «за жизнь» с художественным руководителем Театра мюзикла в рамках серии встреч «Михаил Швыдкой приглашает».

На большом экране — кадры из интервью с Сергеем Шнуровым разных лет, перемежаемые нарезкой из видеоклипов. На сцену выходит художественный руководитель Театра мюзикла Михаил Швыдкой и обращается к публике со вступительной речью: «Я хочу сразу попросить признаться, нет ли в зале лиц младше 18 лет? Понятно, что все дамы — младше 16, но если серьезно… Я не хочу сказать, что мы собираемся употреблять слова на ЕПБХ и их производные. Мы совершенно не будем этим заниматься. Может быть, когда Сергей Владимирович будет петь, то подобная ситуация и возникнет, но я надеюсь, что прессы уже не будет к тому времени».

Швыдкой предупредил, что никакой исповеди не будет: «Это – разговор при 1,5 тысячах людей, и даже если вы будете кричать из зала, прося подробностей, то может, какие-то подробности вы и услышите, но далеко не все».

Он объяснил, почему решил позвать на свою программу именно Шнурова: «Мы приглашаем людей, которые находятся в центре общественного внимания и интересов. Мне представляется, что Сергей Владимирович Шнуров — один из таких людей. Мой коллега, Александр Невзоров написал, что Шнуров — блестящий интеллектуал. Мы это проверим. Другой мой коллега, Владимир Познер, сказал, что интервью со Шнуровым не произошло, потому что Шнуров — пустой и неинтересный. Попробуем и это тоже проверить».

Швыдкой выразил мнение, что Шнуров представляет культуру, которая испокон веков существовала на Руси: «Он — современный скоморох. А скоморохи, как известно, могли делать все, что угодно, говорить любыми словами, показывать задницы и передницы. За это их, как известно, сажали на кол, отправляли в Сибирь, но эта скоморошеская культура традиционно существовала в нашей стране».

Пришло время позвать на сцену самого гостя. И тот появился, но совсем не из-за кулис, куда вслед за приглашающим жестом Михаила Ефимовича обратились взгляды зрителей, а из-за их спин. Под музыку из песни «WWW» Сергей Шнуров прошел через весь зал, сделал селфи с парой зрителей из первых рядов и только потом поднялся на сцену и скромно сел в уголок белого кожаного дивана, стоящего посередине сцены. Михаил Швыдкой занял место за столом и сразу начал с шутки, чтобы не сбивать игривое настроение, в котором к тому времени пребывал зрительный зал.

Швыдкой: Никакого рэп-баттла у нас не будет, потому что мы в разных весовых категориях, поэтому я начну с самого простого: Почему вы не любите Москву?

Здесь люди выживают, а не живут…

Шнуров: Я не то, что не люблю, я себя в ней не вижу. Мне здесь тяжело, мне кажется это город с агрессивной средой. Здесь люди выживают, а не живут… Посмотрите на зал, какие они все витальные, эти выжившие. Те, кто не выжил, не пришли. В Петербурге почему лучше? Там есть место для тех, кто не привык толкаться локтями, там живут медленнее и никуда не рвутся.

Швыдкой: Вы хотите сказать, что люди из Петербурга никуда не рвутся?

Шнуров: Те, кто вырвались, те уж вырвались… Они москвичи абсолютные. Они, закаленные балтийскими ветрами, вошли в эту Москву, как нож в масло. И, к сожалению, их теперь не вытащишь отсюда!

Швыдкой: Знаете, словосочетание «нож в масло» — опасное.

Шнуров: Почему?

Швыдкой: Вы — поэт, оцените.

Шнуров: Я — поэт, но не извращенец.

Швыдкой: Питер — город довольно сложный для музыканта, он давит. Тем не менее, там сформировалось целое направление, ленинградский рок. Такое явление, как вы, в Москве появиться не могло, как и Бродский, например.

«Московское добро — лучше ему противостоять»

Шнуров: Русский авангард во всех его проявлениях — это тоже не очень московское явление. Скорее всего это связано с тем, что Петербург — это город-идея, возникший по воле, плану, и ему не очень идут люди. Ему идут образы. Вот мы в Петербурге все какие-то образные.

Швыдкой: То есть мы все-таки люди в Москве?

Шнуров: Да, больше люди.

Швыдкой: Уже хорошо. Но ведь Петербург — это город, построенный «Назло надменному соседу». Как говорил Иосиф Кобзон: «Сейчас спою две песни на бис и еще две назло». То есть, город как идея, построенный назло…

Шнуров: Мне вообще это нравится. Назло — противопоставление так называемому добру. Московское добро — лучше ему противостоять.

Швыдкой: Я не случайно вспомнил Кобзона. На моей памяти два человека многократно прощались с публикой: Иосиф Кобзон и Лоренс Оливье. Вы дважды распускали группировку «Ленинград»… Сейчас вы снова объявили «прощальный тур». Это действительно прощальный тур?

Я бы хотел, как Кобзон, прощаться как можно дольше. Долго прощаться — это хорошо!

Шнуров: Трижды. Первый раз я распустил группу в 2001 году, но не так широко освещалось это событие. А вообще, в принципе, я прощаться люблю. С Кобзоном нас вот что связывает: первый альбом группы «Ленинград» под названием «Пуля» мы писали в Леннаучфильме. И там прямо в этой же студии монтировался фильм о прощальном туре Кобзона. Представляете, какая рифма? Я бы хотел, как Кобзон, прощаться как можно дольше. Долго прощаться — это хорошо!

Швыдкой: Мы сейчас сломаем всю рекламную кампанию. Если вы скажете, что это не последний тур…

Шнуров: Нет! Это последний тур, и больше никогда не будет!

Швыдкой: Хорошо иметь дело с искренним, честным человеком. 9 стадионов и 450 тысяч зрителей предполагается придет на ваши концерты в рамках этого тура. А почему вообще люди на вас ходят? Люди знают матерные слова и без вас.

И когда ты приходишь на концерт, где есть иллюзия, что можно все, получается, что сходил как в баню – там жить невозможно: высокие температуры, пот, голые люди… это же невозможно себе представить в культурной среде, на сцене. А в бане это все уместно. И «потри мне спинку» уместно.

Шнуров: Многие не знают.

Швыдкой: Я погорячился. Есть люди, которые не знают.

Шнуров: Вот они, в основном, и идут. Конечно же, я думаю, что в основном они идут за настроением. По большому счету, при всем богатстве выбора, ни один музыкальный и не музыкальный коллектив не может предоставить такого тотального чувства праздника, праздника непослушания. В конце концов, все люди играют какие-то социальные роли, это связано с какими-то обязательствами. Жизнь довольно тяжелая, все это регламентировано. И когда ты приходишь на концерт, где есть иллюзия, что можно все, получается, что сходил как в баню – там жить невозможно: высокие температуры, пот, голые люди… это же невозможно себе представить в культурной среде, на сцене. А в бане это все уместно. И «потри мне спинку» уместно.

Швыдкой: Оригинальное сравнение с баней. На ваши концерты денег можно накопить раз в год.

Шнуров: Неправда, у нас есть льготные билеты.

Швыдкой: Теперь вопрос о голых, поскольку это тема довольно серьезная. Вы несколько раз выступали голым. Вот вы выходили голый и все. И что? Зачем? Что это? Это как купаться голым что ли? Или это как вызов, показать всем, что вы стройный?

«Когда я не знаю, почему я что-то делаю, я говорю, что был пьян»

Шнуров: Все эти хождения меня голым по сцене, они сильно преувеличены. Первый раз это было в Нюрнберге, у нас объективно закончилась одежда. Было бы совершенно глупо идти в последних чистых вещах. В зале стояла невыносимая, адская жара, оттуда вываливался пар, потому что перед нами выступала Гражданская Оборона. Я сказал: “Ребята, мы идем выступать голыми, иначе мы поедем домой грязными”. Выбор был простой и очень практичный. Второй раз я группу распускал не помню почему. Давайте просто предположим, что я был пьян. Когда я не знаю, почему я что-то делаю, я говорю, что был пьян.

Швыдкой: Вспоминается анекдот. Звонит человек в милицию и говорит, что у него дома инопланетяне. Ему отвечают: “Кажется, вы просто пьяны”, на что он отвечает: “Это просто совпадение”. Вы же только что сказали, что выпивать мы не будем, перед началом.

Шнуров: Потому что, во-первых, сегодня я не хочу выпивать. Потом… Нет, а почему я отказался? Давайте выпьем!

Швыдкой: Сейчас принести?

Шнуров: Да!

Швыдкой: Прямо на сцену?

Шнуров: Да! Приходите голый и с выпивкой.

Швыдкой: Мы будем два голых и пьяных.

Шнуров: Зато зрителям потом будет, что рассказать знакомым.

Швыдкой: Вы говорите о том, что ваши концерты — это праздник. Тем не менее, вы касаетесь каких-то злободневных тем? Что для вас злободневная тема сегодня?

«во-первых, сегодня я не хочу выпивать. Потом… Нет, а почему я отказался? Давайте выпьем! Приходите голый и с выпивкой»!

Шнуров: Это та фактура, из которой я собираю действо. Это всего лишь краска. Я думаю, что злободневность — это не основной момент Ленинграда, но и без нее никуда не денешься.

Швыдкой: Ну что для вас сегодня важно? Я затронул немножко серьезную тему, чтобы сбить с направления “ЕПБХ”. Как говорят, сегодня 51% людей поддерживает Сталина. Например, ваша публика — это люди, которые поддерживают Сталина или против него?

Шнуров: Сталин — это такая иконка…

«Сталин не опасен, потому что он мертв»

Швыдкой: Я бы даже сказал, целая икона.

Шнуров: Иконка, как на компьютере. Куда мышкой тыкаешь, и раскрывается папочка, в которой лежит много чего. В понятие “Сталин” вкладывается очень многое. В принципе, Сталин не опасен, потому что он мертв. Поэтому кто там что выдумывает про Сталина? Да ради бога. Ну нравится кому-то ходить с портретом Сталина, и что? Кому-то нравится Чарли Чаплин вообще. Чарли Чаплин не снимет новое кино.

Швыдкой: Вы понимаете, что мы сейчас нарываемся? Вы сравнили Чарли Чаплина…

Шнуров: Это медийная фигура. Они оба мертвы, поэтому равноценны. Они существуют только в голове, больше их нигде нет.

Швыдкой: Но их дух все равно живет. Вам это вообще важно?

«Я придумал совершенно наглую концепцию: собираются какие-то не очень трезвые люди, которые играют не очень хорошие песни, и они всем нравятся».

Шнуров: Дух вождизма был еще до Сталина. Если мы посмотрим на первобытные сообщества, то там тоже был вождь, были какие-то тоталитарные организации, секты, полно всего. Дух какого-то подавления не имеет прямого отношения к Сталину — он всегда присутствует.

Швыдкой: Как группировка “Ленинград” образовалась?

Шнуров: “Ленинград” образовался спекулятивно, от идеи. Вначале я придумал название, потом совершенно наглую концепцию: собираются какие-то не очень трезвые люди, которые играют не очень хорошие песни, и они всем нравятся.

Швыдкой: А что тогда публике нравится в этом всем? Что-то запретное?

«Послать — это не чудо. Чудо, если они пойдут»!

Шнуров: Запретного уже давно не существует, вернее, оно переместилось в другую плоскость. Я думаю, что нравится как раз ощущение праздника. Почему люди смотрят новогодние комедии? Если описать “С легким паром”, то это кошмар: какой-то нетрезвый тип летит в другой город, залезает в квартиру к телке, и потом они женятся. Класс! И чем же цепляет народ этот нехитрый сюжет? А тем, что все возможно! Что есть такой спирт-спирит-дух, который позволяет тебе выходить за рамки приличий. Возможность чуда.

Швыдкой: Какая возможность чуда, если, культурно выражаясь, фаллический символ маячит вдалеке? Сказать всем: “Идите туда-то” — это чудо? Вы со сцены сразу всех посылаете — это чудо?

Шнуров: Послать — это не чудо. Чудо, если они пойдут!

Швыдкой: Можете показать интонацию, с которой надо послать, чтобы все пошли?

Шнуров: Это сакральное знание, я не могу им с вами делиться.

Швыдкой: Наконец-то мы вышли на правильную тему!

«Группировка “Ленинград” перемещается в ту область, где живут Чарли Чаплин и вышеупомянутый Сталин. Из той позиции довольно удобно существовать, особенно когда ты еще живой. У Чарли Чаплина нет такой возможности. А я создаю как бы искусственную ситуацию смерти и одновременно могу наблюдать за происходящим».

Шнуров: Все разговоры о том, что я кого-то куда-тот посылаю, сильно преувеличены. Ни в одной песне я никого никуда не посылал. Я имею в виду зрителей. Какие-то лирические герои во взаимодействии между собой себе могут такое позволить, но к зрителю у нас абсолютно уважительное отношение.

Швыдкой: Группировка “Ленинград” — одна из самых высокооплачиваемых. И вы просто режете курицу, которая приносит золотые яйца… Яички…

Шнуров: Я бы не сказал, что я их режу, эти яйца. Курицу тоже. Группировка “Ленинград” как раз перемещается в ту область, где живут Чарли Чаплин и вышеупомянутый Сталин. Она становится мифологическим персонажем. Из той позиции довольно удобно существовать, особенно когда ты еще живой. У Чарли Чаплина нет такой возможности. Он уже умер и не может посмотреть, что происходит. А я создаю как бы искусственную ситуацию смерти и одновременно могу наблюдать за происходящим. Это великое мое достижение и большое открытие.

К Монеточке я отношусь хорошо, потому что люблю деньги. К Гречке отношусь чуть хуже, потому что в Петербурге принято говорить “греча”.

Швыдкой: Вас называют лукавцем, хитрованом и человеком, который избегает неприятных для него вопросов.

Шнуров: Я все время ухожу от неприятных вопросов. Любой человек так делает. Просто не так открыто, как я. Я — самый честный в мире врун!

Швыдкой: Как вы относитесь к новым девушкам на сцене? Сейчас вот есть Монеточка, есть Гречка.

Шнуров: К Монеточке я отношусь хорошо, потому что я люблю деньги. К Гречке я отношусь чуть хуже, потому что в Петербурге принято говорить “греча”. Если бы она была Гречей, я бы относился лучше. А так как она Гречка — это какое-то скорее московское явление.

Швыдкой: Но она не московская, она скорее екатеринбургская.

Шнуров: Все равно, я бы ей рекомендовал переименоваться в Гречу. А Монеточке — в Денюжку.

Швыдкой: Вы действительно сильно любите деньги?

Шнуров: Не настолько, насколько хотелось бы. Есть люди, которые их любят прям по-настоящему. А я притворяюсь.

А вообще, из-за того, что я очень люблю выпить, я не пью.

Швыдкой: А что вы любите по-настоящему? Соврите как можно искреннее.

Шнуров: Я очень люблю выпить!

Швыдкой: И что пьете?

Шнуров: В данный момент — воду.

Швыдкой: А вообще?

Шнуров: А вообще, из-за того, что я очень люблю выпить, я не пью.

Швыдкой: Не пьете вообще или когда работаете?

Шнуров: Если я скажу, что не пью вообще, это будет сильное преувеличение. Скажем так: я стараюсь не пить.

Швыдкой: Когда вас называют блестящим интеллектуалом, вы как к этому относитесь?

Шнуров: Я смеюсь. Потому что я вообще в принципе читал книжки. Я знаю Умберто Эко, я видел Аверинцева, я знаю многих действительно интеллектуалов. Но я — нет. Большой интеллектуал — это человек, который несколько глубже видит жизнь, чем  стараюсь видеть я. Я все-таки все низвожу и стараюсь упростить, а интеллектуал старается усложнить.

Любая песня, которая сейчас поется с эстрады — это симуляция народного творчества. Я вот симулирую народное творчество.

Швыдкой: Какие самые простые проблемы существуют в современном обществе?

Шнуров: Они такие же, как и были всегда. У нас очень плохо с дорогами, сейчас стало получше. Но самая большая проблема — это образование. Мы остались в рамках советского образования. Образовательная система не менялась со времен советской школы, которая наследовала классическое немецкое образование, а это все-таки XIX век. А живем мы в XXI веке, сейчас совершенно другие запросы.

Швыдкой: Но реформа образования идет последние 20 лет…

Шнуров: И она все время опаздывает. Та система образования, которая была создана в XIX веке, была рассчитана на мир капиталистический. Тогда происходила индустриализация. Нужны были рабочие, инженеры. Сейчас эти профессии фактически уже не нужны, потому что мы живем в постиндустриальную эпоху. Специалистов современных не готовит никто. Они готовятся сами, с помощью компьютерных игр, сидя дома и учась программировать друг у друга. Школа, как таковая, перестала быть школой, она ничему не учит, ни к чему не готовит.

Швыдкой: Вы очень много работаете на корпоративах. Вы приходите к богатым людям и все это им в песнях рассказываете о том, что они неправильно живут.

Я не очень понимаю, как можно без “этих” слов что-либо сейчас вообще говорить со сцены.

Шнуров: Я ничего им не рассказываю. Где примеры? Ничего такого я не делаю. Я делаю праздник с помощью музыкальных инструментов. Слова в нашей стране литературоцентричны до сих пор. Посмотрите, как люди отзываются на комментарии в соцсетях. Одно слово и миллион комментариев. Слова у нас очень много значат. Но я им придаю скорее фонетическое значение. Та же самая песня “Ехай нах#й” меня больше всего радует этой аллитерацией, прекрасным созвучием, ни в коем случае не какой-то так называемой грубостью.

Швыдкой: Я участвовал в программе, где все пытались перещеголять вас в использовании обсценной лексики. У них это так плохо получалось. Они такие интеллигентные были, эти люди, я чуть с ума не сошел. Из-за этой лексики вас в свое время запрещал в Москве Ю.М. Лужков, считая, что можно обойтись без использования этой лексики. Можно ли? Или тогда праздника не получится?

Шнуров: Можно. И праздник получится. Но это то же самое, что сказать Зощенко, что он, в принципе, хороший писатель, но мог бы обойтись без вот этих советских штампов. Люди говорят на этом языке, это язык улиц, как говорил тот же самый Зощенко. Любая песня, которая сейчас поется с эстрады — это симуляция народного творчества. Я вот симулирую народное творчество. Это — те слова, которые могут произносить многие, и которые понятны многим. Я не очень понимаю, как можно без “этих” слов что-либо сейчас вообще говорить со сцены.

Большинство людей не думают. Они, как бильярдные шары: куда направили, туда и катятся. Это как ехать в метро по кольцевой ветке от п***ы к п***е.

Швыдкой: А не со сцены можно говорить без “этих” слов?

Шнуров: Я довольно много гуляю по Петербургу и слышу этот голос улиц. Он — такой. Люди так разговаривают.

Швыдкой: Как же они думают, если они так разговаривают?

Шнуров: А вот то, что люди думают — это сильное преувеличение. Большинство людей не думают. Они, как бильярдные шары: куда направили, туда и катятся. Зачем думать? Есть же какие-то социальные границы, человеку ничего не надо самому думать и решать. Это как ехать в метро по кольцевой ветке от п***ы к п***е.

Швыдкой: Но вы же для этих людей поете так или иначе.

Шнуров: Я для всех людей пою.

Швыдкой: И сколько из них, вы считаете, думает?

Шнуров: Не знаю, но мне кажется, немного. Я иногда ловлю себя на том, что я начал думать. Это бывает крайне редко. Я стараюсь этого сторониться. Иначе ты сразу выпадаешь из толпы, и тебя могут отп***ить.

Швыдкой: Меня удивляет реакция зала. Пока мы говорим о проблемах образования, люди слушают, но не радуются. Когда вы сказали слово… хм…

Шнуров: Ну скажите “побить”!

Швыдкой: Побить… Ну, отметелить… Народ обрадовался! Выходит, у этой лексики есть какая-то замечательная животворящая сила? Или в них что-то запретное? Почему люди радуются этим словам?

Шнуров: В некотором роде мы все появились из-за этих предметов и органов. Эти три слова в данном процессе задействованы. То есть, это жизнеутверждающая сила. И поэтому, когда мы их произносим, мы рады тому, что мы живы.

Я иногда ловлю себя на том, что начал думать. Это бывает крайне редко. Я стараюсь этого сторониться. Иначе ты сразу выпадаешь из толпы, и тебя могут отп***ить.

Швыдкой: А когда вы поете эти слова, которые позволяют нам понять, что мы живы, у вас есть ощущение, что вы даете свободу и расширяете границы? Что вы такой тираноборец?

Шнуров: Тираноборец — это слишком громкое заявление. Где тиран, с которым я якобы борюсь? Границы — да, я их расшатываю, но не думаю, что сильно. Потому что ситуация уже сама собой вышла из-под контроля. Я не тот человек, который пришел и вдруг стал материться. Все это уже витало в воздухе. Невозможно было по-другому. Просто я первый, кто обратил внимание на то, что язык изменился.

Швыдкой: А что для вас рэп в России?

Шнуров: Русский рэп нам говорит о том, что американская культура стала глобальной. И русская цивилизация уже не может предложить никаких образцов, которые бы конкурировали с тем, что нам предлагает Америка.

Швыдкой: В XX веке русская цивилизация предложила американской несколько идей, которые повлияли на ее культуру. Я уже не говорю о XIX веке. На американскую культуру повлияли Станиславский, Рахманинов, Мусоргский, Шостакович, Прокофьев. Почему вы считаете, что сегодня этих имен мало?

Шнуров: Я ничего не считаю, я — сторонний наблюдатель. Я вижу, что американская культура что-то не поет частушки. А наши поют рэп. Из этого я делаю вывод, что те образцы являются передовыми. Любое движение искусства все равно зиждется на технологии. Так как Россия в данное время замечена в серьезном технологическом отставании, она не может предоставить никакие образцы культуры, к сожалению.

Швыдкой: В 1996 году мы привезли в Бруклин этнически чистых, натуральных старух (милейших, очаровательных женщин моего возраста) из Вологодской, Костромской, Ярославской областей. Многие из них не выезжали дальше своего райцентра. Среди них было 3-4 вялых мужика, которые играли на гармошке. Этот ансамбль играл на пиле, на стиральных досках, творили что-то невероятное. Из зала к ним выскочили афроамериканцы и стали с ними петь рэп. И выяснилось, что русская частушка и рэп — это почти одно и то же.

Когда есть официальная культура, тогда возможен андеграунд. Когда официальная культура представляет из себя вот эту разложившуюся медузу, то кому ты противостоишь?

Шнуров: В 1996 году ситуация еще как-то могла качнуться в другую сторону. В 96-м году будущее еще не представлялось таким, каким мы его видим сейчас: молодежь слушает западные образцы. Никакие этнические экспедиции в Рязанскую область не осуществляются афроамериканцами для поиска новых тем для своих песен. Все происходит несколько наоборот.

Швыдкой: Но вас же слушают?

Шнуров: Давайте скажем так: дослушивают.

Швыдкой: Раньше “Ленинград” был такой андеграундной группой, потом вы стали известны на всю страну. А сейчас вы являетесь одним из наставников шоу “Голос” на Первом канале. Зачем вам это? Вы и так были сверхпопулярны. Например, многие рэперы не идут на телевидение.

Шнуров: Я думаю, что они сакрализируют что-то. Для них телевизор является каким-то ритуалом. Что они поступаются какими-то идеалами своей юности. У меня не было таких идеалов. Я действительно никогда не принадлежал к этой плеяде андеграундных артистов в силу того, что уже не было официальной культуры. Когда есть официальная культура, тогда возможен андеграунд. Когда официальная культура представляет из себя вот эту разложившуюся медузу, то кому ты противостоишь? Ха-ха.

Швыдкой: А что такое официальная культура, которую вы называете разложившейся медузой?

Шнуров: Если у вас нет понимания, что такое официальная культура, ждете Дня милиции и включаете телевизор — вот она!

Швыдкой: Вот есть несколько сакральных передач на телевидении. Например, “Субботний вечер” с Басковым. Вы можете представить, чтобы группировка “Ленинград” выступала в этой программе?

Шнуров: Я, как постмодернист, конечно же, встроюсь в любой контекст.

Швыдкой: А в концерт ко Дню милиции?

Шнуров: Смотря с какой песней. Если “Ехай нах#й”, то с удовольствием! И если будет такое условие, что покажут в 9 часов утра вместо побудки по всей стране вот это “Вау!” — первым делом!

Швыдкой: А почему вдруг в вашем творчестве появилась такая линия клипов, которая очень популярна и очень удачна? Зачем, вы же не настолько любите деньги?

Шнуров: Не вижу взаимосвязи. На клипы я трачу деньги. Клипы — это некая рекламная продукция нашего большого бренда под названием группировка “Ленинград”. Все смотрят рекламную продукцию и говорят: “Вау! Мы хотим на этот концерт!” Такие высокобюджетные клипы я стал снимать потому, что я хочу продвинуть свой бренд, как можно ярче его представить на рынке и показать всем, что мы самые крутые.

Швыдкой: А зачем вам было петь Челлини в драматическом театре?

Шнуров: Я живу на Крюковом канале. Мне в Мариинский театр — как в булочную сходить.

Год для меня — слишком большой срок, я уже не помню, что творилось у меня в голове в то время.

Швыдкой: Хорошо, что Гергиев этого не слышал!

Шнуров: Гергиев это слышал. Это быстро, это классно, это рядом с домом. Что может быть проще? Я же не играю Бенвенуто Челлини в Кремле. Вот вы меня позовите сыграть в Кремле, я скажу: “Нет, далеко”.

Швыдкой: А что бы вы хотели спеть в оперном театре?

Шнуров: Ничего. Мне кажется, что опера — довольно мертвый жанр. Я не понимаю, почему люди поют то, что можно говорить. Я балет люблю больше. А вообще, из всех современных видов искусств я предпочитаю футбол. Потому что там понятен результат. Когда вы приходите на спектакль, вы не очень понимаете, кто выиграл. И после выходите с чувством какой-то неудовлетворенности. А в футболе все понятно: вот — ворота, вот — гол.

Швыдкой: В какой момент вы чувствуете, что вам нужен какой-нибудь хайп?

Шнуров: В современном мире есть скорее переизбыток внимания. Многие знаменитости знамениты тем, что они знамениты, и больше ничем. И сейчас это — основное направление.

Я против успеха ничего не имею. У меня даже есть три фотки с Ламборджини, просто я их пока не выставлял.

Швыдкой: Есть видео, которое предваряет ваше выступление в Олимпийском, там вы рассуждаете об успехе, читаете такую проповедь, зачем?

Шнуров: Это было год назад. Год для меня — слишком большой срок, я уже не помню, что творилось у меня в голове в то время. Вообще, вся эта имитация и сакрализация успеха, подход к нему, как к основной цели в жизни отражает общие настроения начала XXI века. Культ лайков — наверное что-то в этом есть. Это тема для большого размышления и дискуссии.

Швыдкой: Но вы там очень хорошо говорили, что сейчас очень много имитаций успешности.

Шнуров: Имитация успеха порождает успех. Если вы фотографируетесь на фоне Ламборджини, то тем самым вы транслируете своим подписчикам, что у вас довольно высокий уровень потребления, вы демонстративно тратите крупные суммы и, в общем, состоялись как мужчина, как личность и достигли уже всего. Через это на вас подписываются, все хотят быть такими же как вы. Дальше это все как вирус начинает расти, все начинают фотографироваться с Ламборджини или делать подобные фотографии в Фотошопе.

Швыдкой: То есть вам не нравится успех?

Шнуров: Почему? Я против успеха ничего не имею. У меня даже есть три фотки с Ламборджини, просто я их пока не выставлял.

Швыдкой: Ламборджини, конечно, заемная?

Шнуров: Не-не-не, это Фотошоп.

Швыдкой: Что вы будете делать после того, как закончите с группировкой “Ленинград”?

Вы не переживайте. Министерство культуры никто не распустит, что бы я ни сказал.

Шнуров: Я не знаю. Я боюсь что-либо сказать. У меня конечно есть какие-то планы. Просто я помню, как в детстве меня все время спрашивали, кем я хочу стать, когда вырасту. И я, как дурак, говорил: “Б***ь, подводником”. Выходит, что я врал. Не хочется в этой ситуации больше оказаться, поэтому я не знаю, кем стану, когда вырасту.

Швыдкой: Вы сейчас — член общественного совета при комитете Госдумы по культуре. Вы сказали, что надо распустить Министерство культуры, потому что оно не нужно. Хотелось бы понять вашу логику. Я там давно не работаю, поэтому можете говорить свободно.

Шнуров: Вы не переживайте. Министерство культуры никто не распустит, что бы я ни сказал.

Швыдкой: А вы хотите, чтобы по вашему слову что-то распускалось или создавалось?

Шнуров: Хотел бы. Цветы чтоб распускались. А по поводу Министерства культуры, просто немногие знают, что оно существовало не всегда. Оно существует с 1918 года и было организовано с помощью большевиков. До этого никто культурой в России не занимался.

Швыдкой: Было же Министерство просвещения.

Шнуров: Министерство просвещения было, но культурой никто не занимался. Вы себе представляете, что Лев Толстой приходит на заседание совета по культуре или союза писателей. И ему говорят: “Лев Николаевич, вы что-то там доработайте. А то у вас Каренина по идеологической части не очень. Чего это они у вас едут в Венецию кататься? Пускай в Рязанскую область едут. А то непатриотичная, с*ка, книжка”. В общем и целом, Министерство культуры сейчас выполняет именно такую функцию — давайте побольше патриотизма, а что это такое, не знает никто. В принципе, такую функцию могу выполнять и я: ”Ребята, побольше патриотизма!” На этом Министерство культуры заканчивается.

Симулировать общественную жизнь у меня классно получилось.

Швыдкой: Зачем вы согласились войти в совет при комитете по культуре? Вы что, серьезно хотите заняться общественно-политической деятельностью?

Шнуров: Невозможно заняться серьезно тем, чего нет. Нет политической и общественной деятельности. Есть симуляция. Симулировать я могу. Я зашел в комитет, сказал: “Давайте распустим Министерство культуры!” Классный слоган. Яркий. Цитатой пошло и поехало на весь интернет: “Шнуров предложил распустить Министерство культуры!” Бабушка читает: “Ах, конец света!” Классно, политическая жизнь, движуха. Симулировать общественную жизнь у меня классно получилось.

Швыдкой: А зачем вы вступаете в стихотворные конфликты? У вас и так хватает славы, зачем вы ссоритесь с Ксенией Собчак?

Шнуров: Я тренирую рифму. Я к этому подхожу абсолютно технологически. Тот же самый Маяковский писал рекламные слоганы. Когда у меня есть возможность и мне дают заказы, я пишу эти рекламные слоганы. Когда нет заказов, я нахожу себе мишени. Нашел Ксению Собчак — порифмовал. Пришел Милонов — порифмовал его. Я ищу эти рифмы, и у меня появляется большой поэтический багаж. Потому что рифмы нужно столбить за собой, они же исчерпаемы. А так я рифму придумал — она моя!

Швыдкой: Для того, чтобы иметь рифму, нужно как минимум иметь Милонова. Ой, я сказал ужасную фразу.

Шнуров: Я к этому серьезно не отношусь. Все эти поэтические обороты — это всего лишь словеса для Инстаграма, не более того.

Швыдкой: Это для вас, как и сегодняшний вечер, такая игра? Вы играете с жизнью, с рифмами, все несерьезно, как будто. Все как бы имитация.

Шнуров: Когда вы выходите на сцену, вы уже волей-неволей становитесь в игровом пространстве. Вы здесь потому, что вы играете. И я играю. И публика играет. Все заняты некими ролями социальными и общественно-политическими. И даже более того, Владимир Владимирович Путин играет роль Президента.

Швыдкой: Мы же договаривались, что этого не будет!

Шнуров: Ну было уже, все.

Швыдкой: Терять работу из-за диалога с вами совсем не хочется. Мы же хорошо относимся к Президенту

В завершение вечера Сергей Шнуров исполнил несколько песен из своего репертуара. Видео доступно к просмотру на нашем Youtube-канале.

Благодарим пресс-службу Московского Театра Мюзикла за предоставленную аккредитацию.

---

Главный редактор: Евгений Фёдоров
Редактор: Софья Александрова
Фотограф/репортёр: Елена Румянцева